Свидание с Рамой [Город и звезды. Свидание с Рамо - Страница 62

Олвин взглянул на своего старого наставника с новым уважением. Сам-то он уже не отвергал силу внушения и верно оценивал мотивы, которые могут заставить человека действовать в защиту логики. И не мог не сравнивать холодное мужество Джизирака с паническим бегством в будущее Хедрона, хотя теперь, когда он лучше стал понимать человеческую натуру, он больше не решался осуждать Шута за его поступок.

Он не сомневался, что задуманное удастся Джирейну. Быть может, Джизирак и окажется слишком стар, чтобы переломить пожизненную привычку — как бы ему ни хотелось начать все сначала. Но это уже не имело значения, потому что успех ждал других, направляемых талантливыми психологами Лиза. А как только несколько человек вырвутся из своей миллиарднолетней раковины, последуют ли за ними остальные, станет только вопросом времени.

Он задумался над тем, что же произойдет с Диаспаром и Лизом, когда барьеры рухнут полностью. Лучшие элементы культуры обоих должны быть сохранены и спаяны в новую, более здоровую. Это была задача устрашающих масштабов и для ее разрешения требуется вся мудрость и все терпение, на которые окажутся способны оба общества.

Некоторые из трудностей этого предстоящего притирания друг к другу были уже очевидны. Гости из Лиза — очень вежливо — отказались жить в домах, которые им предоставил город. Они раскинули свое временное жилье в Парке, среди обстановки, напоминающей им родину. Единственным исключением стал Хилвар; хотя ему не слишком по душе было жить в доме с неопределенными стенами и эфемерной мебелью, он отважно воспользовался гостеприимством Олвина, успокоенный обещанием, что они останутся тут недолго.

Никогда в жизни Хилвар не испытывал одиночества, но в Диаспаре он это состояние познал. Город оказался для него еще более странным и чужим, чем Лиз для Олвина, его подавляла бесконечная сложность общения множества совершенно незнакомых людей, которые, казалось, заселяли каждый дюйм пространства вокруг него. В Лизе он знал каждого независимо от того, встречал он человека лично или нет. Но, проживи он и тысячу жизней, он не смог бы перезнакомиться со всеми в Диаспаре, и хотя и отдавал себе отчет в том, что чувство этой непреодолимости иррационально, оно все-таки подавляло его. Только преданность другу удерживала его в этом мире, не имеющем ничего общего с его собственным.

Он часто пытался анализировать свое отношение к Олвину. Эта дружба, как он понимал, возникла из того же источника, который питал его сочувственное отношение ко всем слабым и борющимся существам. Это могло бы удивить тех, кто думал об Олвине, как о человеке сильной воли, упрямом эгоцентристе, не нуждающемся ни в чьей нежности и не способным ответить ею.

Хилвар же знал Олвина куда глубже. С самого начала он инстинктивно почувствовал, что Олвин — исследователь, а все исследователи ищут что-то такое, что ими утеряно. Они редко это находят и еще реже достижение цели приносит им радость большую, чем сам поиск.

Хилвар сначала не знал, что же именно ищет Олвин. Им руководили силы, приведенные в движение в незапамятные времена гениями, которые спланировали Диаспар с таким извращенным мастерством, или же еще более талантливыми людьми, противостоящими первым. Как и любое человеческое существо, Олвин до известного предела был машиной, его действия были предопределены наследственностью. Это, конечно, не отменяло потребности в понимании и добром к нему отношении, и в равной степени не давало ему иммунитета против одиночества и отчаяния. Для собственного народа он был настолько непредсказуем, что его сограждане порой забывали, что он живет теми же чувствами, что и они. Понадобился Хилвар — человек совсем иных жизненных обстоятельств, чтобы разгадать в Олвине просто еще одно человеческое существо.

В течение первых нескольких дней в Диаспаре Хилвар повстречал людей больше, чем за всю свою предыдущую жизнь, но ни с кем не сблизился. Живя в такой скученности, обитатели города выработали известную сдержанность по отношению друг к другу, преодолеть которую было нелегко. Единственное уединение, которое им было ведомо, это уединение мысли, и они упорно оберегали его, даже занимаясь сложными и нескончаемыми общественными делами Диаспара. Хилвару было жаль их, хотя он и понимал, что они не испытывают ни малейшей нужды в сочувствии. Они не осознавали, чего лишены, им было неведомо теплое чувство общности, связывающее всех и каждого в телепатизированном обществе Лиза. Более того, большинство из тех, с кем ему случалось поговорить, сами смотрели на него с жалостью — как на человека, ведущего беспросветно скучную и никчемную жизнь, хотя все они были достаточно вежливы, чтобы не показать ему и вида, что они думают именно так.

К Эристону и Итании — опекунам Олвина — Хилвар быстро потерял всякий интерес, увидев, что это добрые люди, ко поразительно пустые. Его очень смущало, когда он слышал, как Олвин называет их отцом и матерью: в Лизе эти слова еще сохраняли свое древнее, биологическое значение. Требовалось постоянное умственное усилие — помнить, что законы жизни и смерти оказались перетасованы создателями Диаспара, и порой Хилвару казалось, — несмотря на все кипение вокруг него — что город наполовину пуст, потому что в нем нет детей.

Его интересовало, что же станется с Диаспаром теперь, когда его долгая изоляция подошла к концу. Лучшее, что мог сделать город, решил он, это уничтожить Хранилища Памяти, которые в продолжение столь долгого времени держали его замороженным. Чудесные сами по себе, настоящий триумф науки, создавшей их, они все-таки были порождением больной культуры, боявшейся слишком многого. Некоторые из этих страхов основывались на реальностях, но остальные, как теперь представлялось совершенно ясно, покоились лишь на разыгравшемся воображении. Хилвару было известно кое-что о той картине, которая стала вырисовываться в ходе изучения интеллекта Вэйнамонда. Через несколько дней это предстояло узнать и Диаспару — и обнаружить, сколь многое в его прошлом было просто выдумкой…