Хилвар, который присутствовал в роли простого наблюдателя, не стал дожидаться разрешения вступить в разговор. Олвин впервые видел его рассерженным.
— Вэйнамонд читал мои мысли, а мне удалось прикоснуться к его сознанию, — сказал он. — Мой народ уже многое узнал о нем, хотя мы еще и не установили, что же он такое. Но одно не подлежит сомнению: он настроен дружелюбно и был рад нас найти. Ждать от него угрозы не приходится.
После этой вспышки наступило долгое молчание, а Хилвар снова расслабился с выражением некоторой неловкости на лице. Было заметно, что напряжение в Зале Совета несколько разрядилось, словно бы уплыло прочь облако, затенявшее кураж присутствующих. Во всяком случае, председатель не сделал попытки выразить Хилвару порицание за вмешательство в обсуждение.
Олвин слушал дебаты, и ему было ясно, что определились три мнения. Консерваторы, которые были в меньшинстве, все еще надеялись, что стрелки часов можно будет отвести назад и как-то восстановить старые порядки. Противу всякого здравого смысла они цеплялись за надежду, что можно будет принудить Диаспар и Лиз снова забыть о существовании друг друга.
Прогрессисты тоже составляли незначительное меньшинство. Но тот факт, что они вообще оказались в Зале Совета, порадовал и удивил Олвина. Не то чтобы они приветствовали вторжение внешнего мира, но зато были преисполнены решимости воспользоваться этим самым наилучшим образом. Некоторые из них зашли так далеко, что даже предположили, что может существовать возможность пробиться сквозь психологический барьер, который так долго запечатывал Диаспар даже эффективнее, чем барьеры физические.
Большинство же членов Совета, верно отражая царившие в городе настроения, заняли позицию осторожного выжидания, помалкивая до того момента, пока рисунок будущего каким-то образом не проявится. Они отдавали себе отчет В том, что не могут разработать никакого определенного общего плана политических действий, пока буря не уляжется.
Когда заседание закончилось, Джизирак присоединился к Олвину и Хилвару. Похоже было, что он переменился со времени последней встречи в башне Лоранна, когда пустыня простиралась перед ними. Перемена эта была не того свойства, которую ожидал увидеть Олвин, но зато она была распространенной: в ближайшие же дни Олвину предстояло сталкиваться с этим новым умонастроением все чаще и чаще.
Джизирак казался моложе, словно бы огонь жизни в нем обрел новую пищу и стал более живо гореть в его крови. Несмотря на свой возраст, он был одним из тех, кто приготовился принять перемены, принесенные Олвином в Диаспар.
— А у меня для тебя новости, Олвин, — сказал он. — Мне кажется, ты знаешь сенатора Джирейна…
Сначала Олвин задумался, потом вспомнил:
— Ну, конечно! Он был одним из первых, кого я встретил в Лизе. Он ведь, кажется, входит в их делегацию?
— Да. Мы с ним хорошо узнали друг друга. Это блестящий ум и в человеческой душе он разбирается куда глубже, чем я вообще считал возможным, хотя и говорит, что, по стандартам Лиза, его нужно считать только начинающим… Так вот, пока он здесь, он начинает одно предприятие, которое тебе придется очень и очень по душе. Он, видишь ли, надеется проанализировать те побудительные мотивы, которые заставляют нас оставаться в пределах города, и он убежден, что, как только ему станет ясно, каким образом они были нам… м-м… предписаны, он сможет их устранить. Нас — тех, кто с ним сотрудничает, — уже человек двадцать.
— И ты один из них?
— Да, — ответил Джизирак и при этом был так близок к смущению, чего Олвин никогда еще за ним не замечал. — Это нелегко и уж, во всяком случае, мало приятно, но, знаешь, это стимулирует, стимулирует…
— А как он работает?
— Он взял за основу наши саги. Ему сконструировали целую серию, и он изучает наши реакции, когда мы в эти саги погружаемся. Вот уж никогда не думал, что в своем-то возрасте снова займусь развлечениями детства!
— Что такое — саги? — спросил Хилвар.
— Воображаемые миры мечты, — ответил Олвин. — По крайней мере, большинство — воображаемые, потому что некоторые основаны на исторических фактах. Их миллионы, записанных в Хранилищах Памяти города. Ты можешь выбрать себе по вкусу любое приключение, и оно будет представляться тебе совершенно реальным, пока соответствующие импульсы будут поступать в мозг. — Он повернулся к Джизираку:
— В какие же саги приглашает вас Джирейн?
— Большая их часть, как ты мог бы предположить, касается выхода из Диаспара. Некоторые из них переносят нас в самые ранние существования — так близко к основанию города, как только мы можем добраться. Джирейн, понимаешь ли, убежден, что чем ближе он станет к источнику этих побудительных причин, тем легче ему будет преодолевать их…
Олвина эта новость сильно приободрила. Его труд был бы завершен только наполовину, открой он крепостные ворота Диаспара лишь для того, чтобы убедиться, что пройти через них охотников нет.
— И вы действительно хотите обрести способность выйти за стены города? — проницательно спросил Хилвар.
— О нет! — без колебаний ответил Джизирак. — Меня при одной мысли об этом в дрожь бросает. Но, видите ли, я отдаю себе отчет в том, что мы были неправы, неправы абсолютно, когда считали Диаспар миром, вполне достаточным для человека, и логика подсказывает мне, что что-то должно быть сделано, чтобы исправить ошибку. Но на эмоциональном уровне я все еще не способен покинуть город. Возможно, таким я и останусь навсегда… Джирейн же считает, что сможет добиться, чтобы многие, из нас посетили Лиз, и я полон решимости помочь ему в его эксперименте… даже если половину времени я и тешу себя надеждой, что у него ничего не выйдет!