Свидание с Рамой [Город и звезды. Свидание с Рамо - Страница 5

Олвин оставил свое никуда не годное рисование и угрюмо вперился в пустой на три четверти прямоугольник, который ему хотелось заполнить Прекрасным. Прошла минута-другая… «Полное стирание», — приказал он машине.

Поток света опять залил комнату, и фосфоресцирующий прямоугольник, на который Олвин проецировал свои видения, слился с окружением, снова став просто стеной. Но стены ли это были? Для человека, никогда прежде не бывавшего в подобном помещении, комната и в самом деле представлялась удивительной. У нее не было ровно никаких примечательных, черт, абсолютно никакой мебели, и поэтому даже казалось, что Олвин стоит в центре какой-то сферы. Именно такие комнаты были домом для большей части человечества на протяжении гигантского периода его истории. Олвину стоило только пожелать, и стены превращались в окна, выходящие, по его выбору, на любую часть города. Еще пожелание — и какие-то механизмы, которых он никогда не видел, наполняли комнату любыми предметами меблировки. Были ли эти вещи «настоящими» или нет, эта проблема на протяжении последнего миллиарда лет мало кого интересовала. Конечно же, все эти кресла были не менее реальны, чем то, что так успешно скрывается под личиной «твердого», а когда нужда в них проходила, их можно было вернуть в призрачный мир городских Хранилищ Памяти. Как и все остальное в Диаспаре, они не изнашивались и никогда не изменялись, если только их матрицы, находившиеся на хранении, не уничтожались преднамеренно.

Олвин уже переформировал комнату, когда до его сознания дошел настойчивый сигнал, вроде позвякивания колокольчика. Сформировав мысленный импульс, Олвин позволил гостю появиться, и стена, на которой он только что занимался живописью, связала его с внешним миром. Как он и ожидал, в обрисовавшемся проеме стояли его родители, а чуть позади них — Джизирак. Присутствие наставника означало, что визит носит не просто семейный характер. Иллюзия встречи с глазу на глаз была совершенна, и ничто не нарушило ее, когда Эристон заговорил.

— Олвин, исполнилось ровно двадцать лет, как твоя мать и я впервые повстречали тебя, — начал Эристон. — Тебе известно, что это означает. Нашему опекунству теперь пришел срок, и ты отныне волен жить, как тебе заблагорассудится.

— Я тебя понимаю, — ответил Олвин. — Спасибо вам за то, что вы опекали меня, и я буду помнить вас в течение всех моих жизней, — Такова была формула ответа. Ему приходилось слышать ее так часто, что она совсем потеряла смысл. И все же выражение «в течение всех моих жизней» было, если вдуматься, странным.

На миг ему показалось, что Итания тоже хочет что-то сказать. Она подняла было руку, приведя в волнение светящуюся паутинку своего платья, но тотчас уронила ее. Потом с выражением беспомощности на лице повернулась к Джизираку, и только тут Олвин осознал, что его родители еще и чем-то встревожены.

Тем не менее Джизирак, похоже, чувствовал себя вполне в своей тарелке. Он бросил вопросительный взгляд на Эристона и Итанию, убедился, что им нечего больше сказать, и начал лекцию, к которой готовился так долго.

— Олвин, — молвил он, — ты был моим учеником двадцать лет, и я сделал все, чтобы научить тебя обычаям этого города, подвести тебя к наследию, тебе принадлежащему. Ты задавал мне множество вопросов, и не на все я мог дать ответ.

К постижению некоторых вещей ты еще не был готов, а кое-чего я и сам не понимаю. Теперь период твоего младенчества окончился, но детство еще только началось. Направлять тебя — все еще мой долг, если ты, конечно-, нуждаешься в моей помощи.

Пройдет два столетия, Олвин, и ты, возможно, начнешь разбираться кое в чем, касающемся этого города, а также в какой-то степени познакомишься с его историей. Даже я, хотя уже и приближаюсь к окончанию своей нынешней жизни, видел менее четверти Диаспара и, вполне вероятно, не более тысячной части его сокровищ…

— Ответь мне, Олвин, — продолжал Джизирак, — спрашивал ли ты себя когда-нибудь — где ты был до своего рождения, до того момента, когда ты встретился лицом к лицу с Эристоном и Итанией?

— Я всегда считал, что меня просто не было нигде… что я существовал всего лишь… ну, матрицей в электронном мозге города и ждал своей очереди быть сотворенным, — вот и все…

— Ты, разумеется, прав, — последовал отклик. — Но это только часть ответа и, в сущности, очень незначительная. До сих пор тебя окружали лишь дети твоего возраста, а они не осведомлены об истине. Все они вскоре вспомнят свое прошлое — они, но не ты. Поэтому мы должны подготовить тебя, чтобы ты смог посмотреть фактам в лицо… Ибо уже более миллиарда лет, Олвин, человеческая раса живет в этом городе. С тех пор, как пало Галактическое Сообщество, а Пришельцы вернулись на свои звезды, это — наш мир. За стенами Диаспара нет ничего, кроме пустыни…

Мы мало знаем о своих примитивных предках — только то, разве, что они были существами с очень коротким жизненным циклом и что они, как ни странно, могли размножаться без помощи электронных блоков и синтезаторов материи.

В ходе сложного и, по всей вероятности, неконтролируемого процесса ключевые начала всякого человеческого существа сохранялись внутри микроскопических клеточных структур, воспроизводимых в теле человека. Сам метод, однако, не имеет для нас никакого значения потому, хотя бы, что от него отказались на заре самой Истории…

Человеческое существо, как и любой другой материальный объект, может быть описано матрично — в терминах его структуры.

Матрица любого человека, и особенно та матрица, которая точнейшим образом соответствует строению человеческого мозга, является невероятно сложной. И тем не менее природа умудрилась вместить эту матрицу в крохотную клетку, столь малую, что ее нельзя увидеть невооруженным глазом…