Подобно путешественнику стародавних времен, который стирал с карты белые пятна неведомых земель, Олвин приступил к систематическому исследованию Диаспара. Дни и недели проводил он, бродя лабиринтами покинутых башен на границах города в надежде, что найдет где-нибудь выход на той стороне. Он успел исследовать менее чем одну сотню зданий внешнего пояса, когда пришел к выводу, что тратит время зря. Это не было результатом нетерпения — думать так заставлял просто здравый смысл. Он увидел достаточно, чтобы убедиться, что, если выход из города где-то и есть, его так просто не обнаружить. Он мог бы потратить столетия в бесплодных поисках, вместо того чтобы обратиться к помощи более сведущего человека.
Джизирак прямо сказал ему, что не знает пути, ведущего из Диаспара, и что сам сомневается в его существовании. Информационные устройства, когда Олвин задал им этот вопрос, тщетно обшаривали свою практически безграничную память. Они могли ему поведать мельчайшие детали истории города, вплоть до самого начала периода, записанного в Центральном Компьютере, до барьера, за которым, навечно скрытые от человека, лежали Века Рассвета. Но либо информаторы были не в состоянии дать ответ на незатейливый вопрос Олвина, либо какой-то высший авторитет запретил им отвечать.
Ему необходимо было снова повидаться с Хедроном.
— А ты не торопился, — сказал Хедрон. — Впрочем, я знал, что рано или поздно ты придешь.
— Я пытаюсь найти выход из города, — без обиняков выпалил Олвин. — Ведь должен же быть хотя бы один… и мне думается, помочь найти его можете вы!
Несколько секунд Хедрон сидел в полном молчании. Пожелай он — у него еще было время свернуть с пути, что простерся перед ним в будущее, лежащее за пределами всех его способностей к предвидению. Быть может, никакой опасности и не существовало и ничто не могло потревожить преемственную неизменность Диаспара. Но если он существовал — самый малейший риск чего-то странного и неизведанного, грозящего этому миру, то сейчас у Хедрона был последний шанс предотвратить грядущее.
Порядок вещей, каким он был, вполне устраивал Хедрона. Верно, время от времени он мог слегка расстраивать этот порядок, но только едва ощутимо. Он был критиком, а не революционером. На поверхности ровно текущей Реки Времени он стремился вызвать лишь легкую рябь. От мысли, что можно изменить само течение, у него мурашки бежали по коже. Стремление испытать какое-нибудь приключение, кроме тех, что были возможны в сагах, было вытравлено из его сознания так же тщательно и продуманно, как и у всех остальных жителей Диаспара.
И все же в нем еще теплилась — едва-едва — искорка того любопытства, что было когда-то величайшим даром Человека. И Хедрон был готов пойти на риск.
В юности он ничем не отличался от товарищей. Только когда он повзрослел и пробудившиеся воспоминания о прежних существованиях нахлынули на него, только тогда он принял роль, для которой был предназначен давным-давно. Порой в нем все восставало против того, что великие умы, которые с таким же вот бесконечным искусством создали Диаспар, в состоянии даже теперь, спустя века и века, заставить его дергаться марионеткой на выстроенной ими сцене. И вот у него — кто знает? — появился шанс осуществить давно откладываемую месть… Появился новый актер, который, возможно, в последний раз опустит занавес над пьесой, действие за действием все идущей и идущей на сцене жизни.
Сочувствие к тому, чье одиночество должно быть куда более глубоким, чем его собственное, скука, порожденная веками повторений, и проказливое стремление к крупному озорству — таковы были противоречивые факторы, подтолкнувшие Хедрона к действию.
— Быть может, я в состоянии помочь тебе, — ответил он Олвину. — А быть может, и нет… Мне не хочется пробуждать несбыточных надежд. Встретимся через полчаса на пересечении Третьего радиуса и Второго кольца. Я, по крайней мере, могу обещать тебе хорошую прогулку — один не смогу сделать ничего большего.
Олвин пришел за десять минут до срока. Он нетерпеливо ждал, глядя, как бесконечный поток тротуаров несет мимо него довольных и скучных жителей города, стремящихся куда-то по своим, не имеющим ровно никакого значения делам. Наконец вдалеке показалась высокая фигура Хедрона, и несколькими мгновениями спустя Олвин впервые очутился в обществе Шута во плоти, а не его электронного изображения. Они сомкнули ладони в древнем приветствии — да, Шут оказался вполне реален.
Хедрон уселся на одну из мраморных балюстрад и принялся разглядывать Олвина.
— Интересно, — протянул он, — отдаешь ли ты себе отчет в том, на что замахнулся?.. И еще мне интересно, что бы ты сделал, если бы твое желание исполнилось? Неужели ты в самом деле воображаешь, что сможешь покинуть город, если найдешь выход?
— В этом я уверен, — ответил Олвин достаточно храбро, но Хедрон уловил в голосе юноши некоторые колебания.
— Тогда разреши мне сказать тебе кое-что, о чем ты и понятия не имеешь. Видишь вон те башни? — Хедрон простер руку к двойному пику Центральной Энергетической и Зала Совета, которые смотрели друг на друга, разделенные пропастью глубиной в милю. — Теперь представь, что я положил между этими башнями абсолютно жесткую доску — шириной всего в шесть дюймов. Смог бы ты по ней пройти?
Олвин, ошеломленный, медлил.
— Не знаю, — наконец прошептал он. — Мне что-то и пробовать не хочется…
— Я совершенно уверен, что тебе не удалось бы по ней пройти — ни за что на свете. Закружится голова, и ты рухнешь вниз, не сделав десятка шагов… Но если бы та же доска была укреплена лишь на ладонь над поверхностью, ты прошел бы по ней без малейших затруднений…