На бесчисленных планетах нашел он останки, в которые обращалась жизнь, но разум обнаружил только однажды. От Черного Солнца он в ужасе бежал… А Вселенная была громадна, и поиск его едва начался!
И хотя далеко это было — и в пространстве, и во времени, — гигантский поток энергии, истекающий из самого сердца Галактики, взывал к Вэйнамонду через пропасти световых лет. Он резко отличался от радиации звезд и появился в поле сознания так же неожиданно, как неожиданно прочерчивает небо планеты бог весть откуда взявшийся метеор. По пространству и по времени двигался Вэйнамонд навстречу ему, к последнему моменту его существования, снимая с него — он знал, как это делать, — мертвый, неизменяемый рисунок прошлого.
… Длинная металлическая форма с бесконечно сложной структурой, которую он никак не мог постичь, потому что она была столь чужда ему, как почти все объекты физического мира… Вокруг нее все еще витал призрак силы, которая влекла его через Вселенную, но теперь это ему было неинтересно. Осторожно, с оглядкой дикого зверя, который в случае опасности готов немедленно обратиться в бегство, он потянулся к двум созданиям, которых обнаружил.
И тотчас понял, что его долгие поиски закончились.
… Олвин схватил Хилвара за плечи и бешено затряс, пытаясь пробудить друга к действительности.
— Что там такое, скажи мне! — умолял он. — Что я должен делать?
Потустороннее, отвлеченное выражение постепенно уплывало из глаз Хилвара.
— Я все еще не совсем понимаю… — сказал он. — Но пугаться не надо — в этом-то я убежден. Что бы это ни было, оно не причинит нам вреда. Похоже, что оно просто… заинтересовалось…
Олвин уже собирался что-то сказать, когда внезапно его охватило ощущение, не похожее ни на что, что ему приходилось испытывать прежде. Теплая, слегка покалывающая волна распространилась по всему телу. Ощущение это длилось лишь несколько секунд, но когда оно исчезло, он уже был не просто Олвином. Что-то еще, внешнее, разделяло его сознание, накладывалось на него, как один круг может лечь на другой. Он также отдавал себе отчет в том, что рядом сознание Хилвара, тоже связанное с тем самым созданием, которое им повстречалось. Ощущение не было неприятным, скорее просто новым, и оно позволило Олвину впервые понять, что такое настоящая телепатия. Способность, которая в его народе ослабилась настолько, что теперь ею можно было пользоваться только для того, чтобы отдавать приказы машинам.
Когда Сирэйнис пыталась овладеть его сознанием, Олвин немедленно взбунтовался, но вот этому вторжению в свой разум он сопротивляться не стал. Во-первых, он чувствовал, что это было бесполезно. А во-вторых, это создание, чем бы оно не являлось, недружественным не было. Он расслабился, безо всякого сопротивления воспринимая вторжение интеллекта бесконечно более высокого, чем его собственный. Но, тем не менее, он был не совсем прав.
Вэйнамонд сразу же увидел, что одно из этих двух существ более восприимчиво и относится к нему с большей теплотой, чем к другому. Он чувствовал удивление обоих по поводу его присутствия и это его несказанно поразило. Трудно было поверить в то, что они забыли. Забывчивость, как и смертность, находилась за пределами разумения Вэйнамонда. Общаться было очень нелегко. Многие из мысленных представлений этих разумных существ были ему в новинку настолько, что он едва мог осознать их. Он был поражен и немного испуган отголосками страха перед Пришельцами. Этот страх напомнил ему о его собственных эмоциях, когда Черное Солнце впервые появилось в поле его внимания.
Но эти двое еще ничего не знали о Черном Солнце, и теперь он уже слышал их вопрос, обращенный к нему: «Что ты такое?»
Он дал единственный ответ, на который был способен: «Я — Вэйнамонд».
Последовала пауза (как много времени требовалось им, чтобы сформировать мысль!), и после нее вопрос повторили. Они не поняли! Это было так странно… ведь это такие же, как они, дали ему его имя, которое и сохранилось в памяти о его появлении в этом мире… Этих первых воспоминаний было очень немного и все они странным образом начинались лишь в какой-то определенный момент времени, но были кристально ясны.
И снова их короткие мысли пробились в его сознание: «Где люди, которые создали Семь Солнц?» «Что с ними случилось?»
Он не знал. Они едва могли ему поверить, и их разочарование донеслось до него во всей своей ясности через пропасть, отделяющую их от него. Но они оказались терпеливыми, и он рад был помочь им, потому что их поиск был сродни его собственному, а они были первыми его товарищами за всю жизнь.
Олвин был убежден, что сколько бы он ни прожил, никогда уже не испытать ему ничего более странного, чем этот беззвучный разговор. Трудно было поверить, что он может стать чем-то большим, чем просто наблюдателем, а все потому, что ему не хотелось допускать, что мозг Хилвара во многих отношениях куда более развит, чем его собственный. Он мог только ждать и изумляться, и у него голова чуть не кругом шла от потока мыслей, которые находились за пределами его понимания.
Наконец Хилвар, напряженный и бледный, прервал контакт и повернулся к своему другу:
— Тут что-то странное, Олвин, — устало сказал он. — Ничего не могу понять…
Эта новость не способствовала сохранению самообладания. По лицу Олвина Хилвар, наверное, понял, что тот сейчас переживает, потому что внезапно понимающе улыбнулся:
— Я не могу понять, что такое этот… Вэйнамонд. Это создание, обладающее непостижимо громадными знаниями, но, похоже, что разума-то у него — кот наплакал. Разумеется, — добавил он, — его разум может быть несколько отличен от нашего и даже настолько отличен, что мы просто не в состоянии его осознать… и все-таки мне кажется, что правильнее — первое объяснение.