Свидание с Рамой [Город и звезды. Свидание с Рамо - Страница 10

Олвин возвратился к девушке и удивился, обнаружив, что ее бьет дрожь.

— Чего ты испугалась? — спросил он. — Мы же все еще в Диаспаре, в безопасности! И раз уж мы выглянули в то окно, что позади нас, то, конечно, мы можем посмотреть и в это!..

Алистра глядела на него так, как если бы он был неведомым чудовищем.

— Ни за что я не смогу… — прошептала она наконец — Стоит мне только подумать об этом, как меня мороз пробирает — холодно делается почище, чем от этого ветра. Не ходи дальше, Олвин!..

— Но ведь в этом же нет никакой логики, — укоризненно настаивал он.

— Ну что с тобой может приключиться, если ты дойдешь до того конца туннеля и выглянешь наружу! Конечно, место там странное и пустынное… но в нем нет ничего ужасного…

Алистра даже не захотела дослушать. Она резко повернулась на каблуках и побежала по длинному коридору, который вознес их прямо сюда сквозь пол вентиляционного туннеля. Олвин не сделал ни малейшего движения, чтобы задержать ее. Это было бы вопиющим проявлением дурных манер — навязывать другому человеку свою волю.

Он еще немного постоял, словно надеясь, что Алистра возвратится. Сама по себе реакция девушки его не удивила. И хотя ему было искренне жаль, что Алистра ушла, он все же не мог не подосадовать, что она не оставила ему плащ.

Идти наперекор ветру, вливающемуся в легкие города, было не только холодно, но и просто трудно. Олвину приходилось преодолевать не только сопротивление потока воздуха, но и ту силу, которая тянула его в город. Только добравшись до решетки и ухватившись за нее, он смог расслабиться. Промежутки в решетке были достаточно велики, чтобы он мог просунуть наружу голову, но все равно поле зрения оказалось ограниченным, потому что входное устье вентиляционной трубы было притоплено к стене.

И все же кое-что он мог видеть достаточно хорошо. Далеко-далеко внизу свет солнца убегал в пустыню. Почти горизонтальные лучи, проходя сквозь решетку, отбрасывали в глубину туннеля перемежающийся узор золота и черни. Слепящее сияние заставило Олвина сощуриться. Он стал пристально смотреть вниз на землю, по которой на протяжении неведомого числа веков не ступала нога человека. Ему представилось, что он разглядывает навсегда замерзшее море. Ибо миля за милей песчаные дюны волнами шли к западу и очертания их странно искажались в лучах заходящего солнца.

Там и сям непостижимые капризы ветра изваяли в песке какие-то водовороты и лощины, и порой трудно было поверить, что все это — работа стихии, а не дело рук разумных существ. Где-то в дальней дали — так далеко, что он часто не в силах был оценить расстояние, — тянулась гряда слегка оглаженных холмов.

Солнце уже касалось их кромки, свет его, ослабленный сотнями миль атмосферы, был красен. На диске светила видны были два огромных черных пятна. Олвин знал из уроков, что это в порядке вещей, но подивился, что может, оказывается, наблюдать явление вот так, запросто. Пятна очень напоминали два глаза, уставившиеся на него, одинокого, скрючившегося на своем наблюдательном пункте, где ветер, не переставая, свистел в ушах.

Сумерки так и не наступили. Сразу за уходом солнца лужи черной тени, плескавшиеся меж дюн, стремительно слились в одно необозримое озеро темноты. Краски схлынули с неба, теплота киновари и золота истаяла, оставив после себя лишь ледяную голубизну, которая становилась все глубже и глубже, оборачиваясь черной синевой ночи. Олвин ждал того захватывающего душу мига, который из всего человечества был ведом только ему одному, — мига, когда самая первая звезда, дрожа, пробудится к жизни…

Много недель минуло с того дня, когда он стоял здесь в прошлый раз, и он знал, что рисунок ночного неба за это время должен был измениться. Но все равно он не был готов к первой встрече с Семью Солнцами.

Они не могли называться никак иначе, его губы непроизвольно прошептывали два этих слова. Семь Солнц составляли совсем небольшую, очень тесную и удивительно симметричную группу в небе, еще согретом дыханием зашедшего дневного светила. Шесть из них располагались несколько вытянутым эллипсом, который в действительности — Олвин был в этом уверен — являлся безупречной окружностью, только чуть наклоненной к лучу зрения. Все семь звезд сияли разными цветами: он мог разобрать красный, голубой, золотистый и зеленый — оттенки других не поддавались глазу. И точно в центре этого строя сверкал одинокий белый гигант — самая яркая звезда на обозримом небосклоне. Вся группа поразительно напоминала драгоценное ювелирное изделие. Казалось немыслимым, выходящим за рамки законов вероятности, что создать такое совершенство могла природа.

Холод, пронизывающий до костей, заставил вернуться обратно, в город. Олвин оторвался от решетки и принялся растираться, чтобы восстановить кровообращение в озябших руках и ногах. Впереди, в том, дальнем, конце туннеля свет, струившийся из Диаспара, был так нестерпим, что на мгновение пришлось отвести глаза. За пределами города существовали и день, и ночь, но в его стенах зиял вечный полдень. По мере того как солнце садилось, небо над Диаспаром наполнялось рукотворным светом, и никто не замечал мига, когда исчезало естественное освещение. Люди изгнали тьму из своих городов еще до того, как научились обходиться без сна.

Олвин медленно двинулся в обратный путь через зеркальный зал. Его сознание все еще было занято картиной ночи и звезд. Он испытывал и необъяснимый подъем, и в то же время был подавлен. Он не находил ровно никакого способа, который помог бы ему скользнуть в эту огромную пустоту, да, собственно, не видел и никакой разумной причины так поступать. Джизирак сказал, что человек там, в пустыне, обречен на скорую гибель, и Олвин верил ему вполне. Быть может, наступит день и он отыщет способ покинуть Диаспар, но он знал, что даже в этом случае ему вскоре придется вернуться. Уйти в пустыню было бы забавной игрой, не более. Но игрой, которую он не сможет разделить ни с кем, и сама по себе она не даст ему ничего. И все же на это стоит пойти хотя бы только ради того, чтобы унять душевную тоску…